История болезни в качестве источника, способного дать не только информацию исключительно медицинского свойства (в том числе относительно организации лечения различных категорий в определенный отрезок времени), но и обладающего самостоятельным значением, содержащим большой объем ценной информации по целому ряду вопросов, связанных как с историей медицины, так и социальной историей, практически не рассматривалась ранее. На это существовал целый ряд причин, что вывело этот источник за грань потенциально близких исследователям. Однако интерес к нему по-прежнему велик и при изучении отдельных вопросов может иметь особое значение.

 

В частности, обратившись к историям болезни, хранящимся в архиве военно-медицинских документов Военно-медицинского музея МО РФ, мы можем проследить как проходило лечение финских военнопленных в советских медицинских учреждениях в 1939 – 1940 гг. Немногочисленные исследования, по данному вопросу затрагивают лишь отдельные аспекты нахождения раненых и больных финнов в плену[1], при чем подобная фрагментарность объясняется в первую очередь тем, что источниковая база подобных работ не всегда позволяет детально рассмотреть особенности медицинского обеспечения военнопленных. История болезни, вследствие того, что являлась и является в сегодняшних условиях основным и единым медицинским документом, заполняемым в лечебном учреждении на поступающего раненого и больного[2], а также своих характерных особенностей, дает возможность проследить не столько «официальную» сторону оказания медицинской помощи, сколько показывает практические шаги в данном направлении, что придает этому источнику особую ценность.

              В преддверии нашего исследования стоит в первую очередь охарактеризовать источниковую базу, которая была нам доступна. Нами было проанализировано 50 историй болезней финских военнослужащих, проходивших лечение в советских госпиталях[3]. Вследствие того, что в опубликованных на данный момент исследованиях нет единой точки зрения относительно числа финских военнопленных, находившихся в медицинских учреждениях Советского Союза в 1939 – 1940 гг.[4], мы не можем говорить о том, какой процент из общего числа историй болезни был нами проанализирован. Вместе с тем, даже если опираться на максимальные цифры, приведенные В.П. Галицким, то мы можем утверждать, что в результате проделанной работы, был рассмотрен значительный массив учетных документов, которые заводились на финских военнопленных в лечебных учреждениях в 1939 – 1940 гг.

Следует отметить также, что во всех просмотренных историях болезни, где указывалось место ранения, а также оказания первой медицинской помощи, фигурирует исключительно Карельский перешеек. Стоит предположить, что на других направлениях, хотя и в несколько меньших объемах, также шло оформление соответствующих медицинских документов на финских военнопленных, и, возможно, в перспективе они будут обнаружены и проанализированы нами. Даты ранений и заболеваний финских военнопленных (не всегда указывалось конкретное число), указанные в изученных нами историях болезни относятся к различным периодам боевых действий 1939 – 1940 гг., хотя большая часть из них приходится на время крупного наступления Красной Армии в феврале – марте 1940 г.

В ходе работы с историями болезни нами просмотрен не весь комплекс подобных документов, вследствие чего мы не можем говорить в данной связи о репрезентативной выборке. Исходя из вышеуказанного обстоятельства, а также принимая в расчет и тот факт, что нами представляются лишь предварительные результаты исследования, мы хотим отметить, что выводы, сделанные в рамках этой работы имеют локальный характер и с большой долей вероятности могут быть применены на более широкий масштаб исследования. Вместе с тем, отдельные наблюдения будут представлять интерес вследствие того, что они характеризуют особенности как лечебно-эвакуационного обеспечения финских военнослужащих в данное время, так и основные принципы ведения учетной документации в медицинских учреждениях Красной Армии в 1939 – 1940 гг.

Историю болезни условно можно разделить на следующие три основные части:

- общие сведения о раненом или больном, так называемая паспортная часть, включавшая в себя фамилию, имя и отчество, возраст, воинское звание, занимаемая должность, наименование части, откуда прибыл раненый или больной, семейное положение, адрес семьи и другие;

- анамнез больного, жалобы раненого или больного, данные объективного исследования (клинического, лабораторного и патолого-анатомического);

- сведения о течении ранения или болезни и лечения (последовательная запись клинических наблюдений, результатов анализов, примененных методов лечения, хирургических вмешательств и прочее)[5].

Каждая из указанных частей включает специально отобранную по характеру и объему информацию, которая отвечает строго определенной цели, заключенной в пунктах этого документа. Однако, в отдельных случаях сведения, приводимые в истории болезни, дублируются, либо входят в другие пункты. Исходя из этого, можно отметить, что для исследователя представляют интерес практически все пункты истории болезни, в том числе и те, в которых излагаются исключительно сведения медицинского характера.

На финских военнопленных заводились истории болезни такой же формы, как и на советских военнослужащих. При этом в просмотренных нами материалах встречаются и формы историй болезни, которые велись в гражданских лечебных учреждениях. Как правило, это были формы № 11 и 13 (последние были наиболее употребимы). Данный факт говорит об отсутствии разработанных документов, а также целостного комплекса мероприятий в отношении содержания раненых и больных военнопленных в Советском Союзе в предвоенный период. Об этом также свидетельствует и обстановка в сфере размещения финских военнослужащих, нуждавшихся в лечении в медицинских учреждениях Ленинграда в период советско-финляндской войны 1939 – 1940 гг.

Отсутствие регламентирующих документов относительно организации медицинской помощи для военнопленных, а также общие проблемы в организации лечебно-эвакуационного обеспечения военнослужащих Красной Армии в начале войны, стали основными причинами возникновения затруднений при размещении финских военнопленных в городе. В первый период боевых действий раненые военнопленные содержались наряду с военнослужащими Красной Армии, чему наравне с общей сложной ситуацией в городе, способствовало их небольшое число (20 человек[6]). Вместе с тем, на уровне руководства Санитарного управления РККА высказывались предложения поместить указанных лиц, учитывая их статус, в тюремную больницу для прохождения лечения[7]. Не в последнюю очередь подобная ситуация была вызвана несовершенством необходимых регламентирующих документов. В утвержденном Экономическим советом СНК СССР 20 сентября 1939 г. «Положении о военнопленных» отсутствовали конкретные детали проведения мероприятий в отношении данной категории лиц[8].

Как показывает анализ изученных нами историй болезни, большая часть военнопленных поступала для оказания квалифицированной медицинской помощи в эвакуационный госпиталь № 2019[9], в котором, можно предположить, отводились специально койки для размещения военнопленных. Таким образом, указанный госпиталь являлся для большей части из них последним пунктом оказания медицинской помощи, откуда они поступали после выздоровления в распоряжение органов НКВД или военной прокуратуры. Вместе с тем, на более ранних этапах раненые и больные проходили лечение в медицинских учреждениях, развернутых в непосредственной близости от Ленинграда, либо в нем самом. Некоторые военнопленные сменили за время своего пребывания на советской территории по 3 – 4 госпиталя.

Одним из первых лечебных учреждений, где на раненого и больного заводилась история болезни, в большинстве из рассмотренных нами случаев являлся Сестрорецкий местный эвакуационный пункт (МЭП), который был местом сосредоточения раненых и больных финских военнопленных на Карельском перешейке. В данном случае использовались формы, которые имели хождение в санаториях РККА, на которой ставилась печать данного учреждения. Затем финских военнопленных, нуждавшихся в оказании медицинской помощи, переводили в другие лечебные учреждения, при чем не существовало одного госпиталя, куда бы целенаправленно направляли данных лиц. Большая часть эвакуировалась, эвакуационный госпиталь № 2019, вместе с тем, раненые и больные поступали и в ленинградские лечебные учреждения, в частности, сортировочно-распределительный госпиталь № 1170[10].

В большей части из изученных историй болезни отмечаются ранения финских военнослужащих, при чем подавляющая часть из них поступила в госпитали с ранениями верхних и нижних конечностей, несколько меньше с ранениями головы, грудной клетки и живота. Вместе с тем, в указанных документах нашли отражение и климато-географические особенности боевых действий 1939 – 1940 гг., в частности, были неоднократно отмечены случаи обморожений (как правило, нижних конечностей 2-й степени), а также пневмония и простудные заболевания (ангина, грипп).

Следует предположить, что опрос раненного или больного военнопленного начинался уже в приемном покое лечебного учреждения (если таковой существовал), когда первоначально его опрашивал с переводчиком представитель политорганов, так как значительная часть вопросов первой группы относилась именно к их компетенции и имела общий характер. Вторая группа имела уже специфический характер, вследствие чего требовалось обязательное присутствие врача. Это предположение может подтвердить также и то обстоятельство, что записи общих сведений в отдельных историях болезни сделаны разными почерками.

На следующих страницах истории болезни (включающих сведения второй и третьей частей) также существует информация, которая может быть интересна для общей характеристики поступавших в лечебные учреждения военнопленных. Проиллюстрировать это можно обратившись к пункту «Жалобы и анамнез» одной из историй болезни: «Военнослужащий. Русской речи не понимает. Получил ранение пулевое одни сутки назад».

Как правило, пункты, заполнение которых не требовало опроса раненого или больного, более полно заполнялись в сравнении с теми, где необходимо было предоставление сведений от конкретного лица. Объем данных в истории болезни зависел от ряда факторов – состояния военнопленного, наличия и квалификация переводчика, осведомленности заполнявшего данный документ лица, его компетентности в лечебных и общих вопросах и других.

В истории болезни финского военнопленного содержится запись, которая в определенной степени может характеризовать процесс заполнения данных документов. В одном из пунктов отмечено: «Из документов и при помощи переводчика установлено…» В другом документе указано: «Со слов доставившего врача (доктора Алпычевой)…», а также «как выяснено через переводчика…».

Значительно облегчало процедуру заполнения истории болезни и сопутствовавших документов то обстоятельство, если военнопленный знал русский язык. В одном из рассмотренных нами случаев можно с большой долей уверенности говорить о том, что раненый военнопленный знал русский язык. На это указывает то обстоятельство, что военнослужащий финской армии очень подробно, детально изложил интересующие советских представителей сведения: личные данные, место постоянного жительства и адрес родных (город Сортавала) и другую информацию, из которой, в частности, следует, что он был летчиком, во время разведки при аварии самолет загорелся. В результате, военнослужащий финской армии получил ожоги лица, головы и правой кисти. До оказания первой медицинской помощи со стороны советских военнослужащих, он провел на земле. Необходимо отметить, что в целом, все сложилось довольно благоприятно для финского летчика, который был оперативно обнаружен с нашей стороны, проведя не столь значительное время в сложных климатических условиях, которые могли бы привести к обморожению.

В большинстве случаев в историях болезни в пунктах, содержащих сведения о личных данных пациента, указан номер полевой части, где служил военнопленный, почти в трети из рассмотренных документов приводится адрес проживания, в ряде случаев вплоть до номера дома.

Во всех историях болезни указано откуда прибыл военнопленный, куда направлен, а также сколько дней пробыл в том или ином учреждении, где был заведен этот документ. Подобное обстоятельство объясняется тем, что данная информация наравне с документами осмотра поступившего раненого или больного была наиболее доступна для медицинского персонала.

В процессе заполнения истории болезни допускались отдельные ошибки, однако в большинстве случаев они были непроизвольными. В частности, пункт «Воинское звание» довольно часто заполнялся с разными вариантами: в отдельных случаях указывалась конкретная информация, в других, что, по-видимому, объяснялось наличием или отсутствием переводчика, просто указывалось «военнопленный белофинн». В тех случаях, когда информация отсутствовала, заполнявший ставил вопрос, либо не заполнял соответствующие пункты. Встречаются истории болезни, где относительно поступившего указаны только имя, а в пункте «Фамилия» вписано «финн». Ответ на вопрос об особенности такого заполнения документа дает пункт 15 «Жалобы больного», где отмечено: «На вопросы не отвечает». Это было связано с тяжелым ранением военнопленного: «проникающее ранение черепа, кровоизлияние с явлениями расстройства психики и правостороння слепота, перелом основания черепа».

Следует отметить также и формальный подход к заполнению форм историй болезни. В одной из них в пункте 13 «Наследственность» встречается такая лаконичная фраза, как «нет». Вместе с тем, в той же истории болезни в пункте 14 «Привычки» вписано: «Курение, употребление алкоголя», но есть дополнение – «мало».

Отдельные особенности заполнения историй болезни вызывают целый ряд вопросов. В частности, в одном случае в документе в пункте 11 «Жалобы больного» стоит запись: «Не говорит по-русски», что может свидетельствовать о невозможности получения информации от больного. Вместе с тем, в пункте 14 «Привычки» указано: «Курит и пьет».

Как показывает анализ истории болезни, если при заполнении данных документов присутствовал переводчик, а также раненый или больной находился в удовлетворительном состоянии, в историю болезни вносилась более полная информация, в частности, о времени ранения, а также обстоятельствах ему сопутствовавших. В этом случае приводились также данные относительно оказанных ранее процедур в лечебных учреждениях, в том числе, что было крайне редким явлением, отмечалось кем была оказана первая медицинская помощь. Подобная информация указывалась как на первой странице истории болезни, так и на следующих, в пункте, с общим для всех документов подобного рода наименованием «Анамнез и история наступления заболевания». Судя по содержащейся в них информации, первая медицинская помощь оказывалась финским военнослужащим после ранения как финскими санитарами, так и советскими (последнее встречается в подавляющем числе случаев). Ни в одной из рассмотренных историй болезни информация о самопомощи не содержалась.

При перемещении раненого или больного военнопленного в другое лечебное учреждение, на него заводилась новая история болезни. При этом следует отметить, что приводимые сведения могли быть совершенно различными для одного и того же лица, что определялось уже отмеченными выше причинами (наличием переводчика, компетенцией медицинского персонала, условиями осмотра и другими). Вместе с тем, в новую историю болезни делались также выписки из старых и иногда эти документы сохранялись. В ряде случаев, связанных в первую очередь с летальным исходом лечения военнопленного, оформлялись копии документов, входивших в общий комплект истории болезни, а также включался протокол вскрытия. В состав истории болезни военнопленного при его перемещении входила также статкарта прибывшего по форме № 101, а также статкарта убывшего.

Личные данные военнопленного записывались с большим числом ошибок, в первую очередь это касалось фамилии и имени пациента. Если на него заводили еще одну историю болезни, то, как правило, были существенные изменения в написании данных[11]. В некоторых случаях фиксировалось, что фамилия и имя раненого или больного неизвестно, что было связано, прежде всего, с тяжелым состоянием поступившего. При заполнении форм историй болезни врач или представитель политических органов стремились придерживаться тех шаблонов, которые существовали для советских военнослужащих, включая указание отчества пациента. В результате, финны получали столь непривычно для них звучащие отчества в русскоязычном варианте. Подобное следование стандартам, характерным для ведения документов в советских медицинских учреждениях, в повседневной их работе, проявлялось довольно часто при заполнении историй болезни, когда в отношении военнопленных вносились сведения, которые можно было отнести исключительно к советским гражданам.

Целый ряд сведений относительно предвоенной жизни военнопленных содержится в нескольких пунктах истории болезни, находящихся в разных ее частях (личные данные, «Наследственность», «Жалобы и анамнез» и прочие) однако, об их наличии и полноте можно говорить лишь в том случае, если условия были благоприятны для опроса поступившего в лечебное учреждение.

Дополнительная информация для заполнения пунктов историй болезни содержалась в документах, входивших в состав истории болезни, в частности конверт-эвакуационная карта и карточка передового района, которые, как и истории болезни были установленного образца и заполнялись для военнослужащих Красной Армии. На конверте-эвакуационной карте специально отмечалось, что данный больной или раненый является военнопленным, а также фамилия и имя, воинское звание, а также диагноз. Карточка передового района также является довольно интересным документом, который дает возможность узнать каким образом был эвакуирован из войскового района военнопленный.

Истории болезни содержат информацию относительно перемещений раненых и больных военнопленных между лечебными учреждениями, при чем в большинстве случаев причины подобного перевода содержатся в самом документе. В истории болезни военнопленного, находившегося на лечении в Ленинграде, отмечено, что он был доставлен «скорой помощью из Сестрорецка из пересыльного пункта военнопленных»[12]. Другой финский военнослужащий, находившейся во второй половине декабря в Сестрорецком госпитале, и отправленный позднее в один из ленинградских госпиталей, был затем возвращен обратно, а по прошествии времени переведен в эвакуационный госпиталь № 2019. Пребывание этого военнопленного в Ленинграде было связано, по-видимому, с необходимостью консультации у специалистов из клиники ортопедии Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова.

На более ранних этапах (войсковом и армейском районах), предшествовавшим прибытию раненых в госпитали фронтового эвакуационного пункта, на раненых военнопленных заводились те же документы, что и на советских военнослужащих – госпитальная карта для лечебных учреждений войскового и армейского района, где указывались фамилия, имя и отчество, воинское звание, род войск, год рождения, место призыва, когда и откуда поступил раненый. При этом необходимо сказать, что заполнение вышеназванных пунктов в большинстве случаев было крайне фрагментарным.

В историях болезни содержится информация о диагностировании и лечении того или иного военнослужащего, где отмечено какие процедуры получил военнослужащий, каково его состояние в определенное время (приводятся данные за каждый день, однако есть случаи и более частых записей). Кроме того, ежедневно, а в случае осложнения ранения или болезни, то и в течение нескольких часов, больному замерялась температура. Безусловно, у нас нет полной уверенности в том, что был действительно проведен тот или иной комплекс лечебных мероприятий, которые отмечены в истории болезни, что то состояние, которое отражено в ней соответствовало реальному, однако, вероятность подобных расхождений представляется нам крайне ничтожной. Вследствие этого, опираясь на имеющиеся в нашем распоряжении данные, можно утверждать, что финские военнопленные получали медицинскую помощь в полном объеме, ничем не уступавшую, а в отдельных случаях и превосходившую ту, которую получали советские военнослужащие. Наравне с минимальным набором лечебных услуг (размещение на койке, медицинская эвакуация и прочее), в госпиталях их осматривали отдельные специалисты (хирурги, урологи и другие специалисты), они проходили целый ряд необходимых процедур различного характера. На следующей стадии, где советские военнослужащие либо направлялись для прохождения дальнейшего лечения и восстановления в дома отдыха или санатории, либо проходили курс реабилитации, финские военнопленные шли по иному пути и на них отмеченные права не распространялись.

При заполнении историй болезни медицинские работники отмечали также информацию, которая относилась к судьбе пациента впоследствии, в частности, в эпикризе одного из военнопленных указывалось: «Годен к нетяжелому физическому труду». В другом документе отмечено: «К тяжелому физическому труду готов». Возможно, эта информация была необходима для органов, в ведении которых находился военнопленный, в том числе при определении возможности их использования в местах заключения.

В отдельных случаях военнопленные не имели истории болезни, что было связано с особенностями их попадания в плен и дальнейшими условиями нахождения на советской территории. В частности, один финский военнослужащий «скончался в дороге», именно такая запись содержится в единственном медицинском документе, принадлежавшем ему, госпитальной карте, которая содержала сведения подобные тем, что заносились в историю болезни. В ней находилась также карта передового района, где заполнялись необходимые графы: фамилия, имя, отчество; диагноз; эвакуационный транспорт и каким образом шла эвакуация (пешком, сидя или лежа). В комплексе материалов данного военнопленного входят также и отдельные листки, взятые из документов лечебного учреждения, на которых велись записи (личные данные, диагноз и другие). На одном из таких листов вверху от руки написано: «Труп снят на ст. Кушелевка». В этих же документах содержится и протокол № 66, оформленный от руки карандашом «О вскрытии трупа военнопленного финна…»

В одной истории болезни находится «Карта патолого-анатомического исследования (вскрытия)», где указаны номер истории болезни военнопленного, его имя и фамилия, возраст, дата прибытия в госпиталь, прижизненный диагноз, время взятия материала (вскрытия), а также результат вскрытия. В специальном конверте помещался протокол вскрытия, на который наносились фамилия, имя отчество, должность и часть военнопленного и номер личного знака, место призыва, диагноз и оказание медицинской помощи (указывалось, в частности, вводилась ли противогангренозная сыворотка, приводились данные наружного осмотра).

В историях болезни военнопленных содержатся часто корешки от ведомости передачи вещей, которые принадлежали им по прибытии в лечебное учреждение. Здесь же находилась и накладная, принадлежавшая пациенту.

В некоторые истории болезни вложены подобные документы из разных лечебных учреждений. Как правило, это отмечалось в тех случаях, когда военнопленные попадали в эвакуационные госпитали фронтового района, пройдя при этом лечение в других лечебных учреждениях, в частности, армейского района. Довольно часто встречаются истории болезни, которые заполнялись на первом этапе в Сестрорецком санатории Ленинградского военного округа, местном эвакуационном пункте.

Включение в историю болезни других документов диктовалось также необходимостью внести всю наличную информацию о пациенте, что в связи с ограниченным объемом истории болезни было крайне тяжело. В частности, в качестве вкладышей использовалась форма № 129, утвержденная НКЗ СССР 7.7. 1938 г. (для гражданских лечебных учреждений), однако в них продолжали заносить данные, используя их как чистые листы, не считаясь со структурой документа, существовавшие в них разделения. Так, в одном случае анамнез больного находился на последней странице, где в обычной форме был эпикриз. Для ведения историй болезни военнопленных использовались также подобные формы для санаториев, в частности, Сестрорецкого санатория РККА, но при этом обязательно отмечалось, что она принадлежит военнопленному.

На военнопленного заполнялась также и карточка поступившего в то или иное лечебное учреждение, при этом также в обязательном порядке ставилась отметка, что данное лицо является военнопленным, незаполненным оставался пункт о личном знаке. В одном из изученных документов содержится полная информация, которая включает не только номер личного знака военнопленного, но и номер воинской части, где он служил. Здесь же отмечалось место призыва. Представляет интерес пункт 8 «Оказание помощи», где содержится информация о прибытии и убытии военнопленного. Так, один из них прибыл 7 марта 1940 г. из Райволо в Сестрорецкий эвакуационный госпиталь, 8 марта убыл в Ленинград, в сортировочно-эвакуационный госпиталь № 1170. Там же содержится информация относительно дальнейшей судьбы пациента: «эвакуирован по месту назначения» (однако конкретного объекта не указано). В одной истории болезни указано, что больной направлен в часть, но не отмечено в какую, что, по-видимому, можно считать стандартной фразой, которая вносилась в форму для советских военнослужащих.

Лишь в одной истории болезни было обнаружено «Учетное дело Главного управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных (Учетное дело)», составленное на одном листе, выполненное в форме под копирку, при чем документ оказался незаполненным.

В другом случае в истории болезни военнопленного содержится следующий документ. На простом бумажном листе поставлена печать с наименованием медицинского формирования «НКО СССР Полевой Подвижной госпиталь 632. 28. II. 40 г.», и далее следующий текст: «По распоряжению Особого отдела 13-ой армии направляется для стационарного лечения военнопленный… По прибытии в стационарный госпиталь военнопленного немедленно сообщить в Особый отдел. Начальник ППГ 632 госпиталя военврач 1 ранга Джамиров».

Крайне редко в рассматриваемых документах указана дальнейшая судьба военнопленного, а там, где есть записи в необходимом пункте, информация все равно остается недостаточной для того, чтобы составить четкое представление. Лишь в одном случае в истории болезни военнослужащего финской армии, получившего перелом левого предплечья, в пункте 16 «Куда выписан» было отмечено: «Выписан как здоровый в распоряжение органов НКВД».

В отдельных историях болезни на первой странице встречаются указания, что данный военнослужащий числится за военной прокуратурой (все встреченные нами пометки, сделанные карандашом или ручкой на истории болезни, относятся к военной прокуратуре 7-й армии).

В пункте 3 «Воинское звание и адрес части» одной истории болезни финского военнопленного стоит следующая запись: «Военнопленный числится за военной прокуратурой 7-й армии». В этих же документах присутствует также подписанное следователем Особого отдела НКВД 7-й армии направление военнопленного для оказания медицинской помощи. Присутствует также и опросный лист (форма № 1) Главного управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных, заполненный на военнопленного, взятого в плен 7 марта 1940 г. «у деревни Репола». Заполнен он был 10 марта 1940 и включал в себя 15 пунктов, которые были заполнены полностью.

В другом случае во всех графах опросного листа, за исключением имени (в графе «Фамилия» указано «Финн»), стоят вопросы. Подобная особенность при заполнении листа объясняется в первую очередь тяжелым состоянием опрашиваемого, вызванное серьезным ранением: «проникающее ранение черепа, кровоизлияние, с явлениями расстройства психики и правостороння слепота. Перелом основания черепа». В пункте 15 «Жалобы больного» его истории болезни отмечено: «На вопросы не отвечает»[13].

Таким образом, можно констатировать, что истории болезни являются ценным источником, позволяющим сделать целый ряд локальных (на данной стадии исследования) выводов, связанных с процессом лечения финских военнопленных в период советско-финляндской войны. Для нашего исследования существенным является тот факт, что истории болезни способны дать представление не только относительно лечебно-эвакуационного обеспечения финских военнопленных, но и обстоятельствах их ранения или заболевания, пленения и особенностях их содержания на территории Советского Союза. Одним из наиболее важных наблюдений является то, что, как показывают подлинные документы, содержащие объективную и исчерпывающую информацию проводимого курса лечения, раненые и больные военнослужащие финской армии получали высококвалифицированную медицинскую помощь, в том объеме и того же качества, что и советские военнослужащие. Это подтверждается не только анализом тех данных, которые содержат истории болезни финских пленных, но и сопоставление с подобными документами военнослужащих Красной Армии.

Вместе с тем, не стоит требовать от данного источника исчерпывающей полноты и ответа на целый ряд важных, но не освещенных в нем вопросов, так как это в первую очередь документ военно-медицинского учета лечебного учреждения, который не должен быть по определению многословным[14] и содержать дополнительную информацию, выходящую за рамки лечебных вопросов.

Останавливаясь на перспективах дальнейшей работы по изучению этого источника, хотелось бы отметить, что для более полного исследования необходимо привлечение более широкого круга подобных материалов. Это даст возможность более полно проанализировать не только особенности оказания медицинской помощи в тот или иной период, но и ведения учетной документации.